Она просыпается, хочет подняться. Но валится с кровати на пол и осознаёт, что угорела. Осознаёт потому, что такое с нею случалось и прежде. В бабушкиной хате. Тогда она свалилась на пол прямо с полатей и этим, слава богу, спасла всех семейных.

Лиза ползёт к высокому изоляторному окошку. Дотягивается до стекла, ударяет по нему кулаком и проваливается в небыль…

Приходит в себя на диване, в кабинете директора, Лидия Кронидовна сидит за столом и говорит не ей:

– Если бы не она, нам бы – тюрьма! Вы мне семерых ребят уморили было! Я теперь на неё молиться должна, а вы – другой детдом! Ступайте прочь! Видеть вас не могу!

Скрипит дверь. Директор поднимается, ходит по комнате грузная, суровая. Замечает, что Лиза очнулась. Подсаживается к ней. Глаза теплеют. Губы тихо произносят:

– Умница ты моя! Да я тебе к Новому году сама платье сошью. Лучше всех у меня будешь! Кушать-то хочешь?

Кушать Лиза не хочет. Её даже передёргивает от услышанного. Директор понимает её состояние. Не настаивает. Склоняется. Видно, хочет поцеловать. Но девочка резко отворачивается и опять впадает в забытьё.

Просыпается она только под вечер. Голову, руки, ноги – всё крутит, ломит. Лидия Кронидовна рядом. Лекарство с холодным сладким чаем противно.

– А выпить надо, – говорит Лидия Кронидовна. – Простыла крепко! Не было бы воспаления!

Лиза пьёт и опять засыпает. До утра.

Утром повариха, тётя Паша, приносит завтрак, говорит:

– Ты у нас теперь барыня. Комиссарша даже плакала над тобою.

Лиза не знает, как такой завтрак есть: четвертина курицы, хлеб с маслом, каша с маслом, компот и огромное яблоко. Вкус яблока Лиза давно забыла. Хочется вспомнить. Но в нос лезет запах постоянной детдомовской горошницы, которым заполнен даже кабинет директора. А кажется, что это пахнет от яблока. И Лиза шепчет:

– Не хочу.

– Ну и дура! – говорит с печалью тётя Паша. – Другой на твоём месте оторвал бы с руками.

– Не хочу!

И вот он через день – Новый год! Силами ребят предстоит постановка «Кошкиного дома»! Лиза в ней не участвует потому, что всё делает по-своему. Да и пребывает она пока что на директорском диване. Лидия Кронидовна обещает завтра её отпустить. Весь текст постановки Лиза знает наизусть. От нечего делать повторяет:

Постепенно «Кошкин дом» уплывает из памяти. Иные стихи занимают его место:

Лизе нравится слагать собственные строки. Среди них она осознаёт себя нужной, умной, даже красивой…

Но входит Зинаида Ивановна, и очарование пропадает.

Лиза не обидчива, но и не забывчива. Зла не держит, но разговаривать не желает. Медсестра понимает её неприязнь. Потому говорит униженно – ради отношения с директором детдома:

– Давай, деточка. Подставляй попу. Последний укольчик. Ты же у меня смелая девочка.

Больше она не приходит. Приходит Лидия Кронидовна. Но у неё много забот. Ей некогда, некогда, некогда…

А вот и Новый год! «Кошкин дом» просто великолепен! Ребята довольны, веселы, нарядны.

Огромный Дед Мороз, сотворённый из папье-маше, ваты и красного полотна, занимает весь угол залы – от пола до потолка. За ним сидит, спряталась, Лиза. На ней старое платье.

Уже лето.

Софья Борисовна – существо забавное. От юности своей она удалилась лет на пятьдесят. Но это её не смущает. При первом же знакомстве с ребятами она кладёт на пианино принесённую с собою скрипку, пальчиками приподнимает лёгкий подол платья и пляшет чечётку, чем тут же заражает весь детдом. С неделю после её номера по всем углам слышен стукоток подошв.

После чечетки Софья Борисовна ударяет по клавишам пианино, поёт чистым голоском:

Это, по её словам, она даёт ребятам Бетховена. Чайковского она «даёт» на скрипке.

Лизе давно знаком и Бетховен, и Чайковский: семья владела многими инструментами и умением петь. Когда при аресте отца в доме был обыск, скрипку стали трясти и уронили на пол. Она закричала всеми струнами. Лиза была маленькой, но этот крик пронзил ей душу и там затаился. Теперь музыкантша его потревожила. Делается больно, и слеза катится по щеке девочки. Но Софья Борисовна почему-то радуется ей. Она поглаживает Лизу по плечу, обещает:

– Я научу тебя играть.

И спрашивает:

– Хочешь? Говори, не стесняйся.

Лиза – натура крайне замкнутая, бессловесная. Но тут она поёт:

– Исключительный ребёнок! – восторгается Софья Борисовна в кабинете директора. – Ею следует заниматься отдельно.

– Не следует! – обрывает её вдохновение Лидия Кронидовна. – Лиза – дочь врага народа. Отец расстрелян, мать ушла из жизни, можно сказать, добровольно. Ясно?! И давайте к этому разговору больше не возвращаться…

Лиза чувствует, что Софья Борисовна к своему обещанию охладела. Однако же которую ночь девочка не спит – ждёт, мечтает: вот она в белом платье со скрипкою, вот она в белом… Но получается, что ни в белом, ни в чёрном она никому не нужна. И никак Лиза не может определиться в новой пустоте.

Сон идти не торопится, а в дрёме Софья Борисовна всё спрашивает её:

– Хочешь?

Лиза отвечает, но её не слышно.

А Софья Борисовна пожимает плечами и беззвучно ударяет по клавишам. Ребячий хор поёт одними губами. Но песня понятна:

Лиза видит на месте Софьи Борисовны вздрагивающую от рыданий спину бабушки. Боится, что та сейчас завоет. Опять, как бывало, возьмётся оплакивать загинувшую в арестах, гонениях, болезнях некогда большую семью. Станет просить Бога – забрать её к себе. Бог её заберёт, а Лизу отправят в детский дом…